Воспоминания начмеда госпиталя 15/15 Г. Красноярска Н.А. Бранчевской о Войно-Ясенецком (1941 год)

Воскресенье. Солнечный теплый день. На открытой террасе второго этажа деревянного дома Надежда Алексеевна, как обычно по выходным дням, делала мороженое для семьи. Семья была «мама, папа, я, пес Джек и кот Костя». И все были большие любители мороженого. Вспоминает Надежда Алексеевна: «Сижу, кручу мороженое, а кот и пес рядом, ждут, когда можно будет снимать пробу. Погода хорошая, настроение тоже, вообще все говорило о благополучии. И вдруг на террасу входит мама. Я ее не узнала. Настолько она изменилась, как будто постарела лет на 20. Бледная. Вид растерянный. В общем, человек, у которого стряслось большое горе. Говорит: «Надя, началась война с Германией. Бомбят наши города».

Эта весть настолько ошеломила Надежду Алексеевну, что она никак не могла осмыслить произнесенную матерью фразу. И только спустя некоторое время до нее дошел смысл сказанного.

Надежду Алексеевну Бранчевскую, главного врача Красноярского роддома № 1, это сообщение касалось напрямую. В ее военном билете был вклеен мобилизационный листок, обязывающий его владельца, в случае объявления войны, на третий же день явиться на сборный пункт военкомата для отправки на фронт. Для родителей это было очень тяжело, она была у них единственной.

По радио в это время играла бравурная музыка, и «все время передавали» сообщение Молотова о вероломном нападении Германии и о начале войны с немцами. Надежда Алексеевна до сих, пор помнит, что каждый раз такое обращение по радио заканчивалось чеканными словами: «Враг будет разбит! Победа будет за нами!».

Красноярск резко изменился. Сюда стали прибывать из близлежащих районов военнообязанные. По городу десятками, в основном ребята-школьники, бегали с повестками, вызывая призывного возраста людей на сборный пункт, развернутый во Дворце культуры железнодорожников.

В зрительном зале Дворца были убраны стулья, на сцене, в фойе и на лестницах в ожидании отправки сидели призванные в действующую армию люди. Мобилизованные врачи дежурили на сборном пункте.

Первое задание, данное военкоматом мобилизованным медикам, было такое: пойти и получить обмундирование в цокольном этаже ресторана Енисей. Где им немедленно выдали гимнастерки, юбки цвета хаки, портянки, рубашки, кальсоны, чулки, шапку, пилотку. Дошло дело до сапог, которые были только 39-41 и более размера. А у Надежды Алексеевны размер обуви -- 36. Брать большого размера сапоги она отказалась. Но так как это была первая группа врачей и шли только первые дни войны, то заведующий складом с сожалением и сердечностью смотрел на девчат-врачей. «Нам же от его сочувствия стало еще более грустно». Долго они вместе ходили по огромному складу, пока, наконец, заведующий не нашел две пары сапог 38-го размера. Обращаясь к врачам, он заметил: «Дал бы вам, доктора, такие, какие нужны, да поверьте, что ничего другого нет».

Встал вопрос о шинелях. Нужны были офицерские шинели, а на складе имелись в наличии только солдатские, и притом -- огромных размеров. Из одной шинели можно было легко сделать две. Надела такую шинель Надежда Алексеевна, а рукава почти до полу, да и полы шинели -- тоже. Решили шинели не брать.

И опять на помощь пришел заведующий складом: «Я вам дам адрес, только потом меня не выдавайте. Там вам их перешьют». И действительно шинели им перешили. «Форма придала нам внешне вид настоящих военнослужащих».

В первые дни ее ношения возникла еще одна проблема. Идя по улице, нужно было принять честь от младшего военнослужащего и самой отдать — тому, кто выше по званию. «Это было совсем не просто, так как не было навыка, но постепенно все это преодолели».

Сложнее было с сапогами. Долго не могла Надежда Алексеевна освоить правило их носки и усвоить премудрость обертывания портянок. Ноги истерла до крови. И это продолжалось до тех пор, пока не обучилась, как следует, солдатскому ремеслу.

Тем временем в Красноярске один за другим стали развертываться эвакогоспиталя: город готовился к приему раненых. Самым крупным эвакогоспиталем стал 15/15, который расположился в зданиях трех школ (№№ 7, 10, 11) и во Дворце труда. Перед Надеждой Алексеевной была поставлена ответственная задача: за короткий срок корпус школы № 7 надо было приготовить к приему раненых. Непосредственную работу по подготовке здания, палат, операционных, оснащению мебелью выполняли шефы: паровозоремонтный и пивной заводы. И делали они все оперативно.

Задачей, стоящей перед Надеждой Алексеевной была организация и развертывание специальных операционных блоков, перевязочных, палат и др. для больных. Для чего она получила необходимые инструменты и оборудование.

Госпиталь в школе № 7 был развернут досрочно, и уже в августе 1941 года сюда поступила первая партия раненых с фронта. Видимо, за эту оперативность – по организации одного из подразделений госпиталя -- ее и назначили заместителем начальника госпиталя по медицинским вопросам.

И уже в первые месяцы войны судьба свела ее с профессором В.Ф. Войно-Ясенецким, о котором тогда в Красноярске мало кто знал. Надежда Алексеевна вспоминает: «Встреча с Валентином Феликсовичем -- одно из самых замечательных событий в моей жизни.»

Она считает себя счастливым человеком, так как могла с ним работать и помогать ему. Только жалеет сейчас, что почестей должных ему не было оказано. Полно о его жизни, значимости его она узнала намного позже, когда уже его не было в жизни. Сожалеет, что только короткий срок ей пришлось с ним работать и мало встречаться.

Госпиталь был на 1000 коек и внимания требовал много. «Даже в мирное время организация работы такой большой больницы непростая задача, а тут война...» К тому же его начальник полностью самоустранился от медицинской части и все перепоручил своему начмеду. А это еще большая ответственность за выполнение стоящих перед коллективом задач.

«Когда должен был появиться Войно-Ясенецкий», - свидетельствует Н.А. Бранчевская, - «нам не было известно. Осенью из штаба сообщили, что он назначен главным хирургом эвакогоспиталя 15/15 и что его уже разместили по месту работы — в здании школы № 10».

Начальник госпиталя вызвал Надежду Алексеевну и сообщил ей, «что он, отродясь, с попами не разговаривал. И она должна сама его принять». «А о чем с ним говорить?» − спросила начмед. «А я откуда знаю? Ты же начмед, вот и разговаривай». Было это в сентябре 1941 года…

Присланный из ссылки главный хирург -- доктор медицинских наук, профессор и еще к тому же, священник – это, конечно, волновало многих. А на начальника госпиталя это решение действовало просто угнетающе. Он постоянно нервничал, был в растерянности: «Прислали главным хирургом, и кого бы вы думали? Попа!». О прошлом Валентина Феликсовича никто ничего не знал.

Вспоминает Надежда Алексеевна: «Когда я впервые шла к В.Ф. Войно-Ясенецкому, то мое воображение абсолютно не могло представить, что за человека я встречу».

Встретил же В.Ф. Войно-Ясенецкий молодого начмеда в помещении школы № 10, на втором этаже, в своем рабочем кабинете. Где после, в часы, когда он не оперировал или не осматривал «воинов» (только так называл раненых Войно-Ясенецкий), он всегда работал. Со слов Надежды Алексеевны: «Навстречу мне встал чуть выше среднего роста солидный человек с бородой. Голова крупная, седая. В плечах широкий. Больше всего меня поразили его глаза и взгляд. Это был взгляд суровый, умный, строгий, вдумчивый, в то же время спокойный. Но где-то в глубине чувствовалась грусть или тоска, или что-то подобное, которое трудно определить. Его взгляд приближается к вам медленно, спокойно, сосредоточенно. От него исходили умиротворенность, благожелательность. Во всяком случае, первое, что вызывал к себе этот человек, это было почтение, другого слова не могу подобрать. А может быть даже уважение и сознание того, что человек этот не простой и существенно отличается от остальных. Он был красив внутренне. Говорил тихо, коротко, ясно излагал то, что было ему необходимо сказать. Был всегда немногословен. Никогда пустых слов не произносил. Всегда говорил без обиняков, прямо и по существу дела. Говорить с ним можно было только о деле и о том, что требовалось для лечения воинов. Других тем для разговоров у него вовсе не существовало, как и о быте и окружающих событиях. Поболтать, поговорить с ним было нельзя. Больше приходилось его слушать, чем говорить».

Подходили медицинские сестры с вопросами — никогда с ответом не торопился. Всегда отвечал ровным спокойным тоном, размеренно. Ответ его на любой поставленный вопрос был лаконичный, ясный.

Как-то при Надежде Алексеевне подошел воин с ранением в верхнюю конечность и попросил Войно-Ясенецкого лично его прооперировать. На что профессор ответил: «Я трачу свое время на раненых, нуждающихся в помощи более опытного хирурга. Вам же могут оказать должную помощь другие наши хирурги». Раненые на него не обижались.

По виду он был всегда собранный, серьезный. Он привлекал к себе внимание статью — прямой, с достоинством, с почтением. Ходил спокойно, неторопливо. Никогда не видела Надежда Алексеевна его улыбающимся. Но в нем была какая-то притягательная сила. И люди к нему тянулись. От него при всей его суровости веяло человеколюбием, покоем. Видела Надежда Алексеевна профессора обычно в медицинском халате, но бывало, его видели не в пиджаке, а в своего рода тужурке с отложным воротником. Рубашка под ней всегда была темная. Голова была не покрыта, на ногах башмаки. Обычно он был без очков. Хотя уже тогда у него один глаз был незрячий.

Жил он в школе на первом этаже, в маленькой, 9-10 квадратных метров, комнатке с большим окном, выходящей на улицу Ленина, в крыле здания. Вход в нее был со двора. Обстановка была скромная: кровать железная, как у воинов, письменный стол, кресло, два стула и несколько икон. Всегда было много книг на столе. Бывал он там днем редко, однако его окна до глубокой ночи светились. Обслуживала его послушница-монашка, пожилая женщина, которая приходила убирать его помещение и занималась его бытом.

Питался он в госпитале. В художественной литературе пишется, что его тайком кормили санитарки. Надежда Алексеевна замечает: «Это неправда».

Профессор В.Ф. Войно-Ясенецкий работал и оперировал только в госпитале 15/15, в корпусе школы № 10. Куда ему с железнодорожного вокзала, других корпусов этого и других госпиталей Красноярска доставляли самых тяжелых больных.

Отношение к нему первое время в госпиталях и в городе было скорее всего удивленным: «Надо же, врач и… поп».

Знали его только те, кто с ним работал. С ним можно было общаться только у кровати воина. Отношения у него с внешним миром не было.

Когда он оперировал (Надежда Алексеевна присутствовала не раз на его операциях), то все свободные от операций врачи стремились быть рядом — чтобы поучиться. «Оперировал он много, вместе с консультациями больных, пожалуй, до 90% его времени на это уходило. Оперировал с ассистентом. Медицинские сестры понимали его без слов. Работать с ним было легко, хорошо. Выполнял операции спокойно. Операции были тяжелые для оперируемого и хирурга. Никогда не повышал голоса во время операции, он четко каждое свое действие предварял комментарием о топографии, перечисляя на латыни фасции, мышцы, артерии, вены, нервы и т.д.» Работа скальпелем была точной. «Такой техники более не встречала», замечает Надежда Алексеевна.

Топографию он знал блестяще, «Наверное, лучше всех хирургов вместе взятых». Хирургов восхищала его техника операций. Нередко от восхищения, новизны увиденного они переглядывались. Операции были почти бескровны. Оперировал он в основном на крупных суставах. Никаких пособий у него не было, кроме своих рук, а они у него были крупные. В.Ф. Войно-Ясенецкий сам писал, «чтобы отработать способ региональной анестезии затылочного нерва, он отпрепарировал 300 черепов, дабы изучить все варианты, в том числе атипичные выходы из черепа этого нерва». Его непосредственной последовательницей ученицей была хирург Зиновьева, а также районные хирурги Красноярского края, которых призвали для работы в госпиталях. Если в районе было два хирурга, то одного из них мобилизовывали для госпиталей края. Хирургический эвакогоспиталь 15/15 был на 1000 раненных. Состоял он из пяти отделений: хирургического (расположено было в школе № 19 по ул. Ленина), общехирургического (школа №7 на Красной площади), легких ранений (школа №11, Дворец труда, угол ул. Ленина и Диктатуры, бывшее здание Крайсовпрофа), мочеполовой системы (школа №11). В каждом отделении госпиталя было два-три хирурга, а для легкораненых— один.

Операции проводили без перерыва по 8-9 часов, особенно в период, когда доставлялся новый эшелон раненых. За одну операцию с Войно-Ясенецкого снимали по две мокрые рубашки. Делались они в любое время суток, тогда, когда это было необходимо. Доставлялись в Сибирь с фронтов раненые уже с осложнениями - остеомиелитом, сепсисом. Для разгрузки раненных была создана бригада добровольцев женщин из ПВРЗ. Женщины по прибытии эшелона с раненными выгружали их на носилки. Здесь же осуществлялась грубая сортировка по внешнему виду раненных: ходячих с аэропланом − ранение в верхние конечности − направляли в отделение легко-раненных; повязка и гипс в области брюшной полости и таза − в мочеполовое, тяжелые больные с ранениями в крупные суставы − школа хирургическое, другие с ранениями опорно-двигательной системы − в общехирургическое. Помимо госпиталя 15/15 в начале войны в Красноярске еще были госпиталя: 985 (угол Декабристов и Ленина, в здании мединститута); на Покровской горе; на станции Камарчага…

Отношение раненых и врачей, персонала к профессору от удивления незаметно перешло к очень уважительному. Когда кто-нибудь отваживался у В.Ф.Войно-Ясенецкого спросить: «Как вы можете быть и врачом и священнослужителем одновременно?», он отвечал: «Вам не понять…» И уходил. На этом разговоры на данную тему заканчивались. Религию он никому не навязывал. В операционной палате он не молился, никого крестом не осенял, икон в палатах, операционной не вешал. Хотя, конечно же, без молитв он не жил и дел без благословения не делал. Не проявляя это внешне, он сердцем молился, не сопровождая ритуальными действиями.

Время в стране было сложное, особенно -- по отношению к священнослужителям. К этому времени В.Ф. Войно-Ясенецкий — основоположник региональной анестезии и гнойной хирургии не только в России, но и в мире, 11 лет отбыл в тюрьмах, лагерях и ссылках… Претерпел много лишений, не раз над ним висел приговор расстрела. Лишь только за то, что он был верующим и имел сан архипастыря. Он преодолел боль, унижение, издевательство, не впал в уныние, обиду, роптание, а по собственной воле всегда молча служил своему народу, Отчизне.

В первые же дни войны, находясь в ссылке в районном селе Большая Мурта Красноярского края, он отправил телеграмму правительству, в которой попросил дать ему возможность работать, оказывать помощь воинам. А уж после войны с ним могут поступать так, как сочтут нужным…

Так, ссыльный, он оказался в Красноярске, и был направлен в госпиталь 15/15 главным специалистом, отвечающим за организацию оказания высококвалифицированной хирургической помощи воинам с ранениями в крупные суставы. Его наработки по оказанию помощи при ранениях крупных суставов, осложненных гнойной инфекцией, были в 1942 году доложены на межрегиональных конференциях хирургов Восточной (г. Иркутск), 1943 — Западной (г. Новосибирск) Сибири, и стали применяться повсеместно. Во всяком случае многие сибиряки вспоминают о проведенных им показательных операциях, о чем они пишут в своих воспоминаниях. Позже Валентином Феликсовичем была издана монография, посвященная лечению огнестрельного остеомиелита.

Как вспоминает начмед госпиталя 15/15 Н.А. Бранчевская, ее встречи с профессором В.Ф. Войно-Ясенецким чаще всего были по его инициативе. В очередную встречу, которая состоялась вскоре после первой, он поставил задачу перед начмедом: «Чтобы всех воинов с ранениями крупных суставов прямо с эшелона обязательно направляли только к нему, в школу № 10». Для нас врачей поступления такого рода раненых было «в диковинку», ничего подобного ранее в своей практике, даже хирурги таких поражений не видели и не встречали.

В Красноярске все госпиталя, подобные № 15/ 15 это распоряжение выполнили. Потому что, только он мог оказать высококвалифицированную хирургическую помощь тем, кто находился между жизнью и смертью, кто уже утратил надежду выжить. Именно ему удалось последовательно провести в жизнь анатомотопографический принцип в лечении нагноительных процессов, который впервые был выдвинут еще великим хирургом Н.И. Пироговым.

Следующая встреча состоялась снова по инициативе профессора. На этот раз Войно-Ясенецкий поставил вопрос об учебе врачей-хирургов. Сориентировавшись в профессионализме хирургов всех госпиталей, он пришел к такому выводу: «Идет война и будет много раненых с тяжелыми ранениями в крупные суставы. А наши хирурги подготовлены только по общей хирургии. То есть, нет врачей, обученных по лечению боевых травм костей и суставов. Значит, нужно учить и учить быстро: лечить ранения крупных суставов и гнойной хирургии».

В обучение были вовлечены хирурги всех госпиталей. Штабом был издан приказ для начальников всех красноярских госпиталей: направить в 10-ую школу своих хирургов на повышение квалификации. Занятия были без отрыва от производства, еженедельно. Пособий и руководств по топографии тогда не было. «Обучал он топографии, оперативной хирургии на живом человеке, по ходу операции». Лекции читал В.Ф.Войно-Ясенецкий регулярно, один-два раза в неделю, кроме того группами брал обучающихся на свои операции для практической подготовки и поочередно — ассистентами.

«Лекции он читал хорошо, доходчиво, красиво, четко, логично, ни прибавить, ни убавить…Так, как он, больше никто не читал…». Слушали его внимательно, «с открытыми ртами». Постепенно врачи всех госпиталей прошли у него переподготовку.

Однажды он обратился к Надежде Алексеевне с просьбой: найти ему хорошего фотографа. Он готовил к изданию монографии «О лечении огнестрельного остеомиелита» и «Очерки гнойной хирургии», и ему были необходимы для иллюстраций качественные фотоснимки, сделанные до- и после операции. Такой фотограф был найден и препровожден к профессору. За малейшую помощь, оказанную ему, он всегда выражал благодарность

Как-то вскоре в первый год его работы в штаб Управления госпиталями пришел запрос из Наркомздрава — выслать список опубликованных трудов проф. В.Ф. Войно-Ясенецкого, характеристику и две его фотографии. Поручено было встретиться с профессором по этому вопросу Н.А. Бранчевской. При встрече профессор сказал, что он подчиненный и, конечно, к четвергу список публикаций подготовит. Был он всегда пунктуален. В назначенный день профессор, подавая перечень статей, заметил Надежде Алексеевне: «Вместо того, чтобы мне потратить время на воинов, я занимался этим никому не нужным списком». Список был изложен на трех листах, на которых были указаны его труды на английском, немецком и французском языках. Подала Надежда Алексеевна его начальнику госпиталя, а тот спрашивает: «Что это Вы принесли на разных языках?». Список был рукописный. Писал Валентин Феликсович мелким, но четким разборчивым почерком. Нужно было список трудов профессора отпечатать и еще характеристику написать о нем для Наркомздрава. Начальник госпиталя определил: «Ну, Надежда Алексеевна, это Ваши заботы».

Что писать о человеке, при отсутствии о нем какой-либо информации о его прошлой жизни? Знала только с его слов, что был в ссылке в Туруханском крае и в Большой Мурте. Надежда Алексеевна вышла из положения. Написала характеристику, описав его деловые и человеческие качества, которые ярко уже проявились в совместной работе.

По списку его работ были видны значимость и величие этого человека, которые ощущал ранее по его виду и манере поведения, достоинству, спокойствию, несуетности, разумности в малом и в большом. Бывало, уходит из жизни раненый, бежит кто-то со шприцем, кто-то с кислородной подушкой. А он подходит, отводит спокойно их своей мощной рукой от умирающего и тихо говорит: «Не мешайте ему отойти в потусторонний мир». Сам же молча стоял рядом над уходящим из жизни воином, вероятно читалась молитва. Потому то профессор не покидал воина, а молча над ним творил молитву. Первое время это воспринималось с непониманием: сепсис, температура 41^еС. Как не оказывать помощь?

Он знал, безусловно, больных и прогноз для него был ясен. Раненые поступали нередко с сепсисом, крайне тяжелые. Ведь от ранения до доставки в госпиталь Сибири проходил не малый срок. Надежда Алексеевна отмечает: «А ведь их спасали».

Когда Валентин Феликсович разработал новые операции и в частности резекцию суставов, «многих он вытащил с того света». «После войны работал в железнодорожной больнице Красноярска главный хирург Коваленок. С фронта он был доставлен в тяжелом состоянии: сепсис, остеомиелит тазобедренного сустава. Прооперировал его Валентин Феликсович и выходили его. Антибиотиков, как и других антибактериальных средств, тогда не было. Разработанная им новая хирургическая тактика при остеомиелите крупных суставов — резекция сустава с исходом в анкилоз, распил пяточной кости и др. спасала не только жизнь воинам, а и конечности.

Н.А. Бранчевская, в 97-летнем возрасте, вспоминая о профессоре, говорит: «Это был волевой, умный и мудрый, твердый, прямой человек, неприхотлив, прост до величия, великий хирург, подобного ему ею за долгую свою жизнь, в том числе и на фронте, больше не пришлось встретить» Он оставался верным себе, религии и не скрывал этого.

Вспоминает она случай, произошедший по окончании войны. Их эвакогоспиталь головной, принимал остатки раненых из других сворачиваемых госпиталей. Женщина-хирург, родом из Тамбова, доставила своих раненых. И в разговоре с Надеждой Алексеевной вдруг говорит: «Ох, какого же я знавала блестящего хирурга, вряд ли такого еще встретишь». Надежда Алексеевна ей в противовес: «Ну, что вы, с которым я работала, вот это действительно был Богом данный хирург». Слово за слово и выясняется, что обе они говорят об одном и том же хирурге – о Валентине Феликсовиче Войно-Ясенецком. Как замечает Надежда Алексеевна: «А ведь в Красноярске в ту пору работали такие даровитые хирурги, как Ховес, Щепетов, Федоров. Однако, Войно-Ясенецкий — это было явление! Он был хирург широкого профиля и мог операции выполнять и полостные, и глазные, и другие».

В 1943 году Валентин Феликсович, когда уже Надежда Алексеевна была на фронте, был переведен по состоянию здоровья из Красноярска в Тамбов, где с ним и трудилась фронтовой хирург родом из Тамбова, о чем не ведала Н.А. Бранчевская.

Замечает Надежда Алексеевна, что В.Ф. Войно-Ясенецкий вообще редко обращался с какими-либо просьбами. Надежде Алексеевне больше приходилось решать вопросы не с профессором, а с начальником корпуса, где лежали самые тяжелые раненые. Оборудование в госпиталях было такое, какое должно было иметь травматологическое хирургическое отделение: это был набор инструментов, лаборатория и рентгенкабинет. В госпитале из инструментов было на вооружении хирургов пила, молоток, скальпель, пинцеты, зажимы, рано-расширителъ, крючки, ножницы, иглы, нитки.

С современным оснащением подобного профиля хирургических подразделений со времен ВОВ нельзя сравнивать. Хотя бы взять наркоз, в годы войны для этих целей применялся эфир и хлороформ. Для дачи наркоза эфирного была большая маска, а для хлороформа — маленькая. Большая маска — это металлический каркас величиной с кастрюлю на два литра, обтянутая клеенкой с внешней стороны. С внутренней же стороны была ткань марлевая, в нее и наливался эфир, и через этот примитивный прибор-маску оперируемый дышал. А сколько использовать эфира определял наркотизатор, пользуясь знаниями того времени и своим личным опытом. Маленькая маска выполнена была по тому же принципу, но размером была со стакан, у нее была металлическая ручка. Хлороформ не наливали, а количеством капель дозировали. Обязательно постоянно выводили вперед и поддерживали в таком положении нижнюю челюсть, дабы не запал язык. При этом эфир, хлороформ для наркоза полагался только для тех, кто оперировался.

Обработка же хирургическая ран шла под стаканом спирта — «под крикоином». Немецкий ефрейтор, спустя 60 лет вспоминает, как ему, дав стакан спирта в немецком госпитале, обрабатывали рану, а он истошно кричал. Он заметил: «До сих пор в ушах стоит сплошной крик оперируемых раненых». Таково было к концу первой половины двадцатого века научное состояние медицины.

В Красноярске профессор В.Ф.Войно-Ясенецкий в госпитале 15/15 проводил региональную анестезию и обучал этой методике всех хирургов. В 1915 году он защитил докторскую диссертацию в Москве по региональной анестезии, которой он занимался с 1905 года. Он пионер этого метода в мире.

Еще раз повторяясь, Н.А.Бранчевская подчеркивает: «Валентин Феликсович в любое время суток находился в госпитале — или в операционной, или в палатах, или бывало, читал книгу. Иногда только уходил к себе в кабинет на второй этаж, на небольшой отдых. Редко уходил в жилую комнату. Основной интерес его жизни в тот период были воины. Оперировал, делал обходы, консультировал, отбирал раненых на операции, проводил занятия с врачами-хирургами, читал, писал. В другие госпиталя он не ездил, ему привозили раненых и на операцию, и на консультацию. Истории болезни он сам не писал, а во время операции диктовал, что он в данный момент делает, что нужно записать. В быту он пользовался самым, что есть необходимым — еда, простая одежда, башмаки. Он ничего для быта не просил. Завтрак, обед, ужин ему приносили в кабинет (возможно, иногда в жилую комнату)».

Население в госпитале он не консультировал, такого она не знает. Но вот когда Надежда Алексеевна была уже на фронте и у ее мамы появились упорные боли в области желудка, ее врач посоветовала обратиться к Войно-Ясенецкому. Был 1943 год. В.Ф. Войно-Ясенецкому вернули сан архиепископа Красноярского края, открыли в рабочем поселке Николаевке храм, где он еженедельно стал служить. Однажды после службы она подошла к Войно-Ясенецкому и обратилась к нему за помощью. При этом сказала, что ее дочь Н.А. Бранчевская на фронте и, что она с ним работала. Две фразы архиепископа, излечившие больную: «Ваша дочь достойная женщина». А по поводу болей в желудке посоветовал купить козу и пить козье молоко. Необычный случай — он шел с ней в город, и они все время беседовали. Как вспоминала мама Надежды Алексеевны, что это был день его Ангела. На маму он произвел хорошее впечатление. Когда с фронта вернулась Надежда Алексеевна, то дома было две козы и козленок.

Работа Надежды Алексеевны Бранчевской, как начальника медицинской службы госпиталя 15/15 в 1941 году, была связана с организацией разгрузки прибываемых санлетучек с ранеными, сортировка их по специализированным госпиталям. Этим же занимались специальные работники — эвакуаторы.

Кроме того, нужно было еще обеспечить все корпуса госпиталя необходимым оборудованием и инструментами, рентгенпленкой, препаратами, костылями и т.д. Много времени уходило еще и на освидетельствование раненых — на их экспертизу и определение дальнейшей судьбы.

Надежда Алексеевна была и председателем врачебно-экспертной комиссии. «Часто человек становился инвалидом, не было обоих, скажем, ног, а выписывать его было некуда. Домой не отправишь, т.к. там, где он жил, были немцы. А инвалидных домов по началу не было. Что делать? Лежит такой воин в госпитале, занимает место, а куда ложить вновь, прибываемых раненных?»

Тогда таких стали переводить в городские больницы -- на долечивание. Позже были организованы дома инвалидов, вопрос стал решаться планово.

В обязанности начальника медицинской службы госпиталя входило еще и своевременное обеспечение консультаций врачей узких специальностей: окулиста, оториноларинголога, невропатолога. Раненый, если был нетранспортабельный, по показаниям оперировался узкими специалистами в условиях данного хирургического корпуса, а не в специализированном. Приходилось решать вопросы по протезированию, так как выписывался из госпиталя раненый только тогда, когда был готов для него протез. «В то время протезы были громоздкие, тяжелые и ходить на них была мука». Как обобщила Надежда Алексеевна: «...все, что относилось к обеспечению раненых в медицинском отношении, лежало на ответственности начальника медицинской службы».

Управленческая структура госпиталя представлена была начальником госпиталя, комиссаром (политработником), заместителем по медицинской части, начальником аптеки, заместителем по хозяйственной части (обмундирование, снабжение, транспорт, оборудование, кровати, башмаки и т.д.), по продовольственной части (питание раненых), по финансовой части, спецчастью (2 человека), машинисткой и секретарем.

Начальник аптеки должен был обеспечивать госпиталь марлей, йодом, бинтами, хлороформом, эфиром, кокаином, гипсом, спиртом, хлорамином, марганцево-кислым калием. Только в конце войны появилась мазь Вишневского. Вот и весь арсенал медика в годы войны.

В декабре 1941 года Надежду Алексеевну перевели во вновь формирующийся для фронта госпиталь в Сухобузимском районе (с. Шила). Так, Н.А. Бранчевская, в должности заместителя начальника по медицинской службе отбыла в декабре 1941 года на фронт. Нужно было защищать Родину. И этим все сказано. Интриги, грязь она всегда отметала от себя, как не нужное.

В течение 54 дней добирался их эшелон эвакогоспиталя до конечного пункта назначения, так как территории назначения были оккупированы, их придали Воронежскому фронту, но попали они на 1-й Украинский. Эвакогоспиталь был фронтовым, но приходилось работать в начале, нередко, в передовых боевых частях.

Рассказывая о буднях фронтового своего эвакогоспиталя, Надежда Алексеевна отмечает: «В период боя раненые поступали с одного конца палаточного госпиталя, а с другого — эвакуировались. Попадали они в начале в накопитель, где медицинская сестра выдавала им кружку, горячий чай (носили ведрами), сахар, махорку, сухари, 100 грамм спирта. Вода кипятилась в бочке, в которой делалось двойное дно, нижняя — топка, сверху — вода, трубкой кипяток из бочки по ведрам разливался. Выпьют раненые, закурят. Потом в санпропускник. Мыли, стригли. Потом оперировали. Эвакуировали в основном в ночное время из-за бомбежек. Как закурят раненные, сапоги снимут, запах с их ног медперсонал сшибал. Коптилки гасли. У врачей открывалась рвота».

«Оперировали с коптилками. Электричества и дизель-моторов не было. В операционной разворачивалось 12 столов. Прооперировали одного, снимают с носилок и кладут другого. Иногда стояли по 5 суток. Первые двое суток ничего(!). Третьи сутки очень плохо, а потом работали автоматически, на втором дыхании. Ставили ширму в перевязочной. Зайдешь за нее, медсестра поможет естественные нужды справить и опять за операционный стол».

Всегда должны были иметь всего запас, рассчитывать на оперативность соответствующих служб в военное время, особенно в период наступательных боев, нельзя было. Но не все можно запасти.

Однажды в наступательных боях под Краковом фронтовому госпиталю определили задачу выполнять функции медсанбата. Приходит обслуживающий персонал и заявляет: «Надежда Алексеевна, заканчивается вода в колодце нашем». Трофейного спирта было много. Посылает она двух молодцов в соседний госпиталь, у которых был свой колодец. Любым путем начерпать воды. Колодец охранялся. За трофейный спирт привезли одну бочку воды. Но это капля по сравнению с тем, что нужно. Раненых пропускали по несколько тысяч. И вдруг спасение - в их колодце пошла вода.

После завершения 3-5 суток работы в операционных нужно было запасти воды. Перевязочный и другой материал заготовить. Биксы простерилизовать. Санитары должны вымыть полы. Приготовить нужно полтеплушки марли и бинтов.

Не раз это было. Завершили обработку одного эшелона, прибывших раненных, и весь медперсонал ушел на отдых. И вдруг, бежит связной и сообщает: «Раненые прибыли несколько студебекеров». В одном студебекере обычно до 10 носилочных, а еще сидячие. Врачи, медицинские сестры, перевязочные ушли. Надежда Алексеевна одна. Вновь всех подняли и на каком «дыхании» обрабатывали, оперировали, а ночью эвакуировали неведомо. Но задачу какой бы она трудно выполнимой не была, неукоснительно, без пререканий выполняли. Носилочных же, нетранспортабельных раненых оставляли у себя. Как-то вокруг госпиталя встала танковая часть: танки, самоходки впритык заблокировали подступы к госпиталю. Как выносить раненых из помещений госпиталя для погрузки в эшелон? На этот вопрос ответили танкисты: «Ничего, пронесете». Тогда Надежда Алексеевна вышла и заставила танкистов взять носилки и самим выносить раненых. Только после этого танкисты раздвинулись и создали коридор для проноса носилочных раненых. Приходилось начмеду и так до сознания доводить нужды госпиталя. После санобработки и операций до эвакуации раненых нужно накормить, 100 грамм фронтовых выдать, чаем напоить, разместить на двухэтажные нары. Засыпали раненые смертным сном, «пушкой не разбудишь». С трудом ночью поднимали их на отправку. Первый этаж сестры еще могли поднять, а на второй — только с помощью политрука и команды выздоравливающих.

За все годы войны Надежда Алексеевна видела только один случай самострела. Обычно раненые все рвались на фронт, в свои части. Принцип же лечения ран был таков. Пока корочка в области шва не отпадет, выписать солдата врачи не имели права. Это и была команда выздоравливающих, которая помогала решать хозяйственные вопросы, обеспечивала охрану госпиталя, загрузку и разгрузку раненых в транспорт.

Для команды выздоравливающих в госпитале был строевой офицер. Были в сортировочном эвакогоспитале вольнонаемные рабочие: санитары (2), прачки, дезинфектор, кастелянша.

Рассказывает Надежда Алексеевна: «Польша. Боевые действия закончились. Госпиталь их был размещен в помещении манежа для лошадей. Трехэтажный корпус с закрытым двором. Двор был площадью больше, чем площадь перед Большим театром оперы и балета. Начальник госпиталя разместился на третьем этаже здания, Надежда Алексеевна и ведущий хирург — на втором. Сидит она 8-го мая в штабной столовой и произносит: «Как я давно не видела маму. Как я хочу домой. Я бы выпила стакан водки, только бы домой отпустили!»

И вдруг на улице вокруг госпиталя, во дворе у продовольственного, вещевого склада стрельба, стрельба, по нарастающей стрельба. Во дворе стоял начальник госпиталя, который, заикаясь, сообщил: «Кончилась война!» А в их госпитале до 1000 раненых, собранных со всех госпиталей. Раненые все, которые двигаться могли, выбрались во двор, кто на костылях, кто с кем и с чем. Что там творилось! Спустившиеся целуются, плачут. Носилочные тоже хотят выйти. Кто мог, ползком по лестнице спускались во двор. Тяжелые обездвиженные остались внутри здания. Госпиталю были приданы 500 раненых немцев. Обслуживали они сами себя, были у них свои врач и фельдшер. Они и помогли тяжелых носилочных раненых вынести во двор. Во дворе не было, где клюнуть. Раненые обнаружили 2 склада. Один с аккордеонами, а другой — с мотоциклами. Раненые обзавелись аккордеонами. Один раненый с «аэропланом» одной своей рукой растягивает меха аккордеона, а другой своей здоровой рукой тянет за другой его конец. Радость была великая, всеобщая. Всем выдали по чарке. Подходят русские к немцам, по плечу их похлопывая, сообщают: «Гитлер капут». Те же, как замечает Н.А. Бранчевская, молчали и опускали головы.

9 мая в 9 часов вечера приходит Надежда Алексеевна на кухню кушать. Повар не забыл произнесенные накануне в сердцах слова Надежды Алексеевны и подносит ей хрустальный стакан чистого спирта. «Схватив глоток спирта впервые в своей жизни, она задохнулась, закашлялась, слезы из глаз, из носа. Все обожгло внутри». Свое обещание она так и не смогла выполнить. Так встретила Надежда Алексеевна долгожданную весть об окончании войны.

Прибывшая комиссия закрыла госпиталь. Надежду Алексеевну долго еще не демобилизовывали. Шесть раз она обращалась по этому вопросу. Наконец, в мае 1946 года она прибыла домой. С конца 1941 по 1946 Н.А. Бранчевская проработала начмедом, хирургом фронтового эвакогоспиталя. Женщина проявила незаурядные способности в годы войны, обеспечивая работу фронтового госпиталя. Рассказывала о фронтовой работе, как о чем-то самом обыденном, простом.

Родилась Н.А. Бранчевская 30 сентября 1910 года в городе Красноярске. Отец был машинистом, мать — домохозяйка. В 1918 году Надежда Алексеевна поступила в подготовительный класс женской гимназии. В революцию и после нее гимназий не стало. Окончила она среднюю школу (9 классов) со специальным изучением немецкого языка. Затем она окончила в 1932 году Томский государственный медицинский университет. Тогда нужно было по распределению пройти стажировку одногодичную, после которой вернуться в Alma mater, выдержать экзамены и получить диплом. Поэтому только в 1935 году она защитила и получила диплом. Распределили Надежду Алексеевну в Якутию. В стране разруха, дороги небезопасны для жизни. Как попасть в Якутск? Вопрос по тем временам со многими неизвестными. Устроилась она на работу в Красноярске разъездным врачом на «скорую» помощь (на лошади с кучером обслуживали вызова). Четыре дня она работала, а 5-й — отдыхала. Позже ввели 6-дневную рабочую неделю и еще позже — 7-дневную. «В городе фонарей не было. Улица была мощеная только главная Гостинская (ныне проспект Мира). Вечером выезжаешь на вызов. Темно. Грязь. Вернешься только к утру, обслужив один вызов. На «скорой» была перевязочная. Дежурил врач, фельдшер, санитарка и кучер».

Затем Надежда Алексеевна работала в военном городке в авиаполку, где она организовала роддом. Начался 1937 год. Отца ее — машиниста паровоза арестовали. Она стала «дочерью врага народа». Работать в военной части авиаполка нельзя. Переводят ее в должности главного врача в роддом № 1 г. Красноярска, где она трудилась с 1937 по 1941 годы. Эти годы были годами страха. Неизбежность ареста повисла над дорогим ей человеком — другом-летчиком. Две недели они встречались, и каждый раз прощались навечно. Ходил он с ампулой цианистого калия. Твердил: «Живым не сдамся». Его забрали. Сама Надежда Алексеевна и ее мать жили с приготовленными узелками, как и все в стране. Вспоминает Надежда Алексеевна: «Пришла как-то в крайздрав в 1937 г. — все плачут. Забрали заведующего (Шершева) и главного эпидемиолога (Сельцовского). Через несколько дней звонят ей в роддом из окружного военного госпиталя. Просят прислать врача, так как не знают, что делать с больными: за ночь взяли от начальника госпиталя, комиссара (политотдела), всех врачей с женами. Детей отправили в детдом.

Какова же была и есть любовь и сила воли нашего народа, который несмотря на ужасы, творящиеся внутри страны с трепетом и самоотверженностью сражался с первых минут, часов, дней, месяцев и все годы Великой Отечественной войны, отдавая жизнь свою и самых дорогих ему близких за родную Россию! Пример тому жизни двух врачей — профессора Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого и Надежды Алексеевны Бранчевской

Вернувшись с фронта, Надежду Алексеевну приглашают заместителем заведующего крайздравотделом. Желая заниматься лечебной, а не организаторской работой, она от лестного предложения отказалась. В результате она попала в немилость и устройство на работу стало врачу, прошедшему фронт, в родном городе невозможным, даже в ведомственные больницы. А время для выживания было тяжелым в материальном плане. Отец, отпущенный, умирал от сердечной недостаточности. Мать не работающая. Послевоенная разруха, полуголод навалились всей тяжестью на Надежду Алексеевну. Продавая, что можно из личных вещей и из дома, они выстояли.

В 1946 году по всей стране стала создаваться новая служба — гражданского воздушного флота. Появилась она и в Красноярске. И Н.А. Бранчевскую пригласили на работу в должности начальника медицинской службы Управления гражданского воздушного флота. Нужно было создать медицинскую службу в крае, построить головное больничное учреждение (больницу, поликлинику) и соответственно по территории края. Создать экспертную врачебно-летную комиссию, которую она и возглавляла. Она впервые в крае, протяженностью в 3000 км с юга на север, организовывает проведение выездных экспертных комиссий по месту службы летного состава.

За 12 лет работы этой хрупкой женщиной, крайне тяжело переносящей полеты, была создана эта служба. Введены в строй здания для головного базового учреждения медслужбы ГВФ, а также по территории края: Норильск, Туруханск, Енисейск, Подкаменная, Кежма, Абакан.

Последние годы Н.А. Бранчевская работала доверенным врачом Красноярской железной дороги (1958-1972).

Более 60 лет Надежда Алексеевна трудилась на благо народа и России, выполняя честно, добросовестно свои обязанности, не кривя душой, по совести и по зову сердца.

Надежда Алексеевна про себя говорит: «В жизни не была приспособленцем. Во главе всего была работа. Была требовательна, жесткая. Делала то, что входило в мои функциональные обязанности и по совести. Я не очень была удобоварима». Не был удобоварим и д.м.н., профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий.

Два врача, жизнь которых в 1941 шла рядом. Один — гигант ученый, архиепископ, а другой — врач-хирург, организатор. Объединяет их величие духа, сила воли, жажда правды, поиск истины, любовь к ближнему, страждущему, Родине, простота до величия, серьезность, принципиальность в главном, огромное трудолюбие, умение трудиться красиво в любых условиях, оставляя на земле добрую память о себе. Свет их неземной светит и греет для настоящих и будущих поколений. Будем помнить о их духовном и трудовом подвиге и стараться равняться на них. «Имеющий глаза — да увидит, имеющий уши — да услышит».

Т.П.Сизых